Джошуа Берман о проблематике библейской критики

«Я предполагал, что после публикации одни сочтут меня фундаменталистом, а другие ‒ еретиком»

Профессор Бар-Иланского университета и одновременно раввин выпустил книгу, в которой подвергает сомнению библейскую критику. Что общего между сотворением мира и победой фараона Рамсеса, зачем библеистика сатмарским хасидам и почему брат нашего собеседника едва не получил двойное имя Моше-Даян

Еврейский журнал | Выпуск #24

Виктория Кац
Фото: Илья Иткин

Два рассказа о Творении

— Год назад вы издали книгу «Я верю. Библейская критика, историческая правда и 13 принципов веры». Вы оспариваете основополагающую в научной библеистике документальную гипотезу, согласно которой Пятикнижие является компиляцией четырех независимых источников. Основной контраргумент звучит так: повторение тех или иных сюжетов в Торе ‒ это характерная для древних текстов особенность, речь идет не о «сборной солянке» из произведений разных авторов, а о цельном тексте, в котором одно событие представлено в разных аспектах. Почему никому до вас не пришло в голову заняться сравнительным анализом Танаха и древних манускриптов библейской эпохи?

Этот вопрос относится не к области научных исследований, а к области психологии. Научный подход грешит против себя самого. Не «против Б-га» или «против моих убеждений», а против себя.

Раввин из Принстона

Джошуа Берман получил степень бакалавра религиоведения в Принстонском университете. Докторскую степень ему присудил Бар-Иланский университет (Израиль). Параллельно Берман, выпускник ешивы «Ар-Эцион», является ортодоксальным раввином, соответствующую лицензию ему выдал Главный раввинат Израиля.

Ученые-библеисты утверждают, что Танах – произведение, написанное людьми, а также пребывают в полной уверенности, что у них в руках находятся все ключи к пониманию текста. Они также исходят из предпосылки, что существуют общепринятые литературные каноны, которые действуют во все времена и во всех культурах. При этом общеизвестно, что эстетические и культурные нормы постоянно меняются – и в музыке, и в скульптуре, и в литературе. Но исследователи Танаха не хотят и слышать о том, что на Древнем Востоке бытовал принципиально другой стиль.

— В чём он выражался?

Начнем с терминологии. В Танахе отсутствуют такие слова, как «верование», «религия» или «политика». Рабби Саадья Гаон назвал свое сочинение «Эмунот ве-деот» (ивр. «Верования и мнения»), использовав понятие из Танаха в принципиально новом смысле.

— В библейском иврите «эмуна» ‒ это скорее «уверенность».

Ни в Танахе, ни в раввинской литературе нет аналога слову «история» в общепринятом понятии, притом что там говорилось о прошлом. Когда в одной культуре существует корневой, значимый термин-понятие, а в другой он отсутствует напрочь, это наводит на определенные мысли. Невозможно говорить о Торе как о книге о веровании или об истории, если этих понятий там попросту нет.

Теперь перейдем к стилистике. Возьмем две первые главы Пятикнижия. Я в таком стиле не пишу, мне не знакомы современники, которые так писали бы в XXI веке. Но еврейским традиционным комментаторам Торы этот стиль не мешал.

— Вы имеете в виду два параллельных рассказа о Творении? Во второй главе сразу после фразы «И благословил Б-г седьмой день и освятил его, ибо в сей день почил Он от всего Своего труда» опять упоминается появление человека, животных и растений, в ином порядке. Вывод адептов библейской критики ‒ это два разных источника, которые сгруппировал неизвестный редактор.

Я обратился к научным работам по египтологии. Фараон Рамсес II приказал письменно увековечить историю египетско-хеттской битвы при городе Кадеш. Там один за другим приводятся три варианта одного события, они несут разную смысловую нагрузку, разные посылы. В точности согласно подходу раввина Йосефа-Дова Соловейчика к первым главам Торы.

Мы привыкли обращаться к историческим произведениям ради фактов и информации. Но Геродота, Тацита или Флавия не назовешь историками в современном понимании. Они не поставляли голые факты. Они брали различные предания и устные традиции, никогда не упоминая сами источники имеющейся у них информации, и переделывали их на свой лад, чтобы выразить ту или иную идею. И их читатели в древнем мире читали их труды не ради изложенных в них фактах, а ради заложенных в них идей. Они читали, чтобы учиться у Геродота или у Флавия, чтобы этим вызывать уважение к себе. И у них было чему поучиться.

Когда описывается прошлое в Древнем мире, нужно иметь в виду, что это рисунок, а не фотография. Когда человек идет в музей и видит картину, он же не возмущается:

«Не бывает деревьев такого размера! Не бывает цветов с такой раскраской!»

Когда задача – показать идею, а не фотографически передать реальность, остается место для художественного полета, для свободы выражения.

То же самое верно относительно Танаха. Раввин Авраам-Ицхак Кук сформулировал это так:

«Танах рассказывает истории, чтобы проложить им путь в человеческие сердца».

Там, где для этого достаточно предоставить голые факты, будут описаны факты. Там, где может показаться, что сухие факты не донесут до человека желаемого посыла и не пробудят ожидаемые чувства, Танах без лишних колебаний добавляет то, что он называет «одеяниями».

Ноах и Гильгамеш

— Хорошо, возьмем другой пример. История Потопа изобилует повторами, ее невозможно воспринимать в прямой, хронологической последовательности. Там четыре раза упоминается, как Ноах (Ной) заходит в ковчег.

В конце 80-х британский исследователь Гордон Уэнхам продемонстрировал, что месопотамская версия Потопа в «Эпосе о Гильгамеше» поразительно похожа на то, что описано в Торе. Уэнхам перечислил около 17 общих элементов, доказав, что структура и построение сюжета одинаковы. Включая ворона и голубя, которых отсылал Ноах. Если бы действительно существовали два источника, такое точное совпадение было бы невозможным. Но библейские критики никак не реагируют на этот довод.

Я заметил, что текст, начиная с фразы «И вспомнил Б-г Ноаха, и всякое животное и всякий скот, который с ним в ковчеге», повторяет историю сотворения мира. Это поворотный момент, до него говорится об уничтожении, а затем начинается история обновления, как это отмечает Маймонид. Можно проследить за параллельными моментами, начиная с отходящей воды и заканчивая похожими речевыми оборотами и образами.

Таблицу, демонстрирующую эти параллели, я показал одному из виднейших ученых, который верит в документальную гипотезу о четырех источниках. Он долго изучал мои изыскания, а потом пробормотал:

«Да, проблема».

Еще Томас Кун в книге «Структура научных революций» отмечает, что ученым свойственно замыкаться на какой-нибудь теории, даже если существуют многочисленные доводы, свидетельствующие против нее.

— Как другие библеисты отреагировали на ваши изыскания?

Основой книги «Я верю» стало мое предыдущее произведение, строго научного характера, которое вышло в издательстве Оксфордского университета. Оно называется Inconsistency in the Torah: Ancient Literary Convention and the Limits of Source Criticism. Книга вышла в 2017, в профильных журналах она удостоилась 15 отзывов. Проблема в том, что все они положительные.

— В чём именно заключается проблема?

Это свидетельствует о том, что другие библеисты, которые делят Тору на источники, попросту игнорируют мои выводы. Это как в Америке ‒ читатели The New York Times не смотрят телеканал Fox News. Либо ты принадлежишь к одному лагерю, либо к другому. То же происходит и в научных кругах.

— Если я правильно понимаю, ваше оксфордское сочинение было рассчитано на коллег ‒ исследователей Библии, тогда как целевой аудиторией книги «Я верю» является религиозное общество. Как оно восприняло ваши доводы?

Лет 20 тому назад в религиозных еврейских кругах мало кто интересовался библейской критикой. С проникновением интернета эта информация стала общедоступной, погуглите Bible и увидите. Я почувствовал, что назревает духовный кризис. В моей практике уже были прецеденты с научными исследованиями: стоило самостоятельно перепроверить факты, углубиться в историю Древнего мира, и многие вопросы представали в принципиально новом свете.

Я предполагал, что после публикации одни сочтут меня фундаменталистом, а другие ‒ еретиком. На практике еврейским кругам леволиберальной направленности книга «Я верю» пришлась по душе. Там, вероятно, тоже хотят видеть Тору цельной и возвышенной. Люди с моим бэкграундом, так называемые современные ортодоксы, Modern Orthodox, восприняли книгу с воодушевлением.

Главным сюрпризом стала реакция ультрарелигиозного общества. Извне может показаться, что оно ограждено высокой стеной ‒ обособленное проживание, одежда, язык. Но когда в руках у тебя смартфон и компьютер, информация пробивает стены. Доводы адептов библейской критики известны и ультраортодоксам. Соответственно, возникают вопросы. Мне приходят десятки электронных писем, я давал лекции в Уильямсбурге, районе компактного проживания сатмарских хасидов.

Уголок в шатре Торы

— Вы родились в нерелигиозной семье. Что побудило родителей дать вам религиозное образование?

Папа с мамой были достаточно ассимилированными, знали о своем еврейском происхождении, но мало что с этим делали. Поворотным моментом для американских (впрочем, как и для советских) евреев стала Шестидневная война. В США евреи повсюду стали носить вязаные кипы. Такого никогда раньше не было.

Я родился в 1964, а мой брат ‒ в разгар Шестидневной войны. Родители даже хотели назвать его Моше-Даян. После Шестидневной войны они приняли решение воспитывать нас евреями, чтобы мы знали иврит. Меня послали в дневную школу при ешиве, там были хорошие учителя. В старших классах я учился в религиозной школе. Потом – несколько лет в Израиле. Остальное, как говорится, история.

— Типичные еврейские родители мечтают о сыне-враче или адвокате. Вы стали раввином и исследователем Танаха. Разногласий по поводу выбора профессии не было?

Они и в самом деле мечтали, чтобы я стал адвокатом. Но прежде всего хотели, чтобы я был счастлив. А так как ничего криминального и крамольного я не делал, то они в принципе ничего не имели против. Они видели, что мне хорошо, что я развиваюсь, расту, и они мной гордились.

— Степень бакалавра вы получили в Принстонском университете. Как вы, религиозный еврей, восприняли библейскую критику – еще до того, как решили ее опровергнуть?

Дело в том, что я учился в ешиве «Ар-Эцион», где ставится упор на структурное изучение Танаха, на тесные связи между разными пластами. Это выглядело очень впечатляюще и глубоко. Поэтому в те годы мне было очевидно: наличие проблем доказывает необходимость их решать, но они решаемы, поскольку мы имеем дело с органичной на редкость текстовой структурой.

— Что бы вы посоветовали тем нашим читателям, которые хотят изучать Танах самостоятельно? Должны ли они пойти традиционным путем ‒ комментарии Раши, мидраши? Или же ваша книга тоже должна занять место на письменном столе?

Сначала коснусь темы российских евреев. Девичья фамилия моей мамы – Юдович. Пару лет назад я получил письмо от человека по имени Александр Юдович. Он приехал в Израиль из Урала туристом и привез в музей «Яд Вашем» составленные со слов его бабушки списки родных, которые погибли в Холокосте. Александр обнаружил, что в списках музея эти имена уже значатся, а внес их другой Юдович ‒ мой родной дядя.

Александр вспомнил, что бабушка рассказывала о брате, который в начале ХХ века эмигрировал в Канаду. Соответственно, мой дядя ‒ сын того эмигранта. С тех пор мы с Александром Юдовичем, моим троюродным братом, лучшие друзья. Я также поддерживаю связь с другими родственниками в России. Меня всякий раз потрясает их стремление побольше узнать об иудаизме.

Я знаю человека, который родился в СССР и испытал антисемитизм на собственной шкуре. Он уехал в Нью-Йорк, там держаться вместе, чтобы противостоять юдофобам, нужно в меньшей мере. Моему знакомому, тем не менее, хотелось сохранить и углубить связь с еврейством. Он стал читать Танах и всё, что с ним связано. Включая и интернет-статьи о библейской критике.

Иногда это были статьи ученых, иногда ‒ раввинов. Мой знакомый испытывал уважение к Танаху, но куда деваться от возникших вопросов? Он вышел на мою книгу о библейской критике, которую издали в Оксфорде, и начал со мной переписываться. Это просто удивительно ‒ у него блестящий, острый ум, он задавал вопросы на уровне моих коллег-библеистов.

Сочетание прямоты и остроты ума я наблюдаю у многих русскоязычных евреев. Если возник интересный вопрос, они его не отвергают, а ищут ответы. Для таких людей путь к духовности идет через научные исследования. С другой стороны, есть и те, кто достигает духовных вершин, читая комментарии Раши. Всё зависит от характера. Есть и дополнительные критерии ‒ наличие духовного наставника, коллег по учебе. Очень сложно дать однозначную рекомендацию, не принимая в расчет каждый конкретный, специфический случай.

— Как изучают Танах ваши дети?

Я постоянно рассказываю им, чем занимаюсь. Не все дети разделяют мои интересы, и это нормально. Но когда у них возникают вопросы, они знают, к кому обратиться. Я же хочу, чтобы каждый из них нашел свое место в шатрах Торы, но совершенно необязательно в том же уголке, где нахожусь я.

Могу понять тех родителей, которые говорят:

«Наш путь такой-то, мы хотим, чтобы и дети его придерживались».

Если человек верит, что его путь – это путь истины, он хочет, чтобы и его дети жили аналогичным образом. С другой стороны, если мои родители предоставили мне достаточно пространства, чтобы я мог найти себя, то как я могу лишить этого своих детей?

Мне кажется, предоставлять детям как можно больше свободного пространства – это оптимальная на сегодняшний день стратегия. В мое время я знал о существовании разных вариантов, но не сталкивался со всей их широчайшей амплитудой. Интернет предоставляет человеку безграничный выбор возможностей. Это усложняет реализацию родительской мечты удержать ребенка в четко очерченных рамках. Остается жить в соответствии с собственной истиной и надеяться, что и дети выберут мой путь. Это и есть мое кредо.